Е.В. Круглов. Погребение раннехазарского времени у с. Сидоры// Вопросы археологии Урала и Поволжья. Выпуск № 2.

ПОГРЕБЕНИЕ РАННЕХАЗАРСКОГО ВРЕМЕНИ  У С. СИДОРЫ // ВОПРОСЫ АРХЕОЛОГИИ УРАЛА И ПОВОЛЖЬЯ. ВЫПУСК № 2.

СБОРНИК НАУЧНЫХ ТРУДОВ. САМАРА: ИЗДАТЕЛЬСТВО «САМАРСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ», 2004. С. 293-302.

 

Курганный могильник Сидоры располагался в окрестностях с. Сидоры Михайловского района Волгоградской области на высокой террасе правого берега р. Тиранка, притоке р. Медведица, в свою очередь, являвшейся левым притоком р. Дон. Общее количество находившихся здесь курганов осталось не зафиксированным. В 1959 г. Астраханской экспедицией ИИМК РАН под руководством В.П.Шилова, а в 1972 г. Приволжским отрядом Волго-Донской экспедиции ВГПУ под руководством В.И.Мамонтова в могильнике исследовано 39 насыпей. В них обнаружены погребения эпохи бронзы, единичные захоронения относились к раннему железному веку и эпохе Золотой Орды. В кургане 34 было выявлено крайне редкое для бассейна Среднего Дона раннесредневековое погребение1 (Мамонтов, 1972. С. 17-18; 1972а, табл. 31, 1-7, 37-38).

     Размеры насыпи: 9x10 м, высота 0,7 м (рис. 1, 1). Могильная яма ориентирована длинной осью по линии ЗСЗ–ВЮВ. Ее размеры 2,25x1,8x1,4 м. Вдоль северо-восточной стенки была оставлена ступенька, а в южной сооружен подбой, свод которого практически полностью оказался разрушен. Ширина ступеньки 0,55 м, высота от дна ямы 0,28 м. Погребение было потревожено, хотя грабительский лаз ни в насыпи, ни в заполнении могилы не фиксировался. В северо­западной части ступеньки располагались череп и ко­нечности крупного животного (коня или быка). Конечности животного находились также и в юго-восточной части ступеньки. На дне подбоя, вытянуто на спине, располагались остатки скелета взрослого человека, ориентированного на СЗ. In situ сохранились кости ног погребенного и, возможно, предплечевые кости его правой руки (рис. 1, 2).

На дне подбоя, в северо-западном углу, был обнаружен сероглиняный лепной сосуд (ВОКМ, инв. № 12252; рис. 1, 8 а-б). Он имел плоское овальное, слегка вогнутое дно, вытянутое, несколько расширенное в центре ассиметричное тулово, зауженное горло, отогнутый наружу неорнаментированный венчик. Часть горла и венчика в настоящее время обломана. Тесто в изломе черное, слоистое, с примесью дресвы. Обжиг неровный, костровой. Верхняя и вся внутренняя поверхности сосуда покрыты слоем копоти и гари. На тулове заметны следы хаотичных расчесов. Высота сосуда 20,9-22 см. Диаметры: тулова – 16,2 см; горла – 9,2 см (внешний) и 6,7 см (внутренний); венчика – 10,5 см. Раз­меры дна – 11x13 см. Толщина стенок 1,0-1,3 см. Рядом с сосудом находились обломки железного ножа (рис. 1, 7). В районе пояса погребенного была найдена массивная костяная пряжка (ВОКМ, инв. № 12396; рис. 1, 3 а-б). Она имела округлую утолщенную впе­реди рамку и трапециевидный щиток. Полиро­ванная оборотная сторона пряжки плоская, лицевая – выпуклая. В корпусе имеются два выреза: узкий овальный в щитке и Т-образный с небольшой перемыч­кой в рамке. Сбоку просверлено отверстие для же­лезного шарнира. Длина пряжки 7,6 см, ши­рина 4,1-5,4 см, толщина 1,1-1,8 см. На дне ямы найдены фрагменты трех железных трехгранных черешковых наконечников стрел длиной около 4 см (рис. 1, 4-6). На дне были также обнаружены обломки пяти роговых накладок сложносоставного лука (ВОКМ, инв. № 12264; рис. 2, 1-4). Боковые срединные представлены двумя фрагменти­рованными пластинами, размеры которых 10,1x3,1x0,3 см и 11,8x3,2x0,3 см. Из двух тыльных концевых клиновидных накладок одна была собрана практически полностью. На ее лицевой поверхности выявлено граффити. Размеры пластины 28,4x0,6-2,5x0,2 см. Ее узкий край имел два отверстия диаметром 0,5 см. Длина фрагмента второй пластины – 9,6 см. Концевая фронтальная накладка-челнок имела поперечный вырез по центру для крепления тетивы. Размеры пластины 8,6x0,9 см. Один ее край заужен и покрыт косыми насечками. Одна из боковых граней и острые края срединных боковых накладок, а также широкий плечевой край концевой тыльной клиновидной пластины также были покрыты насечками.

        Несмотря на то, что глиняные леп­ные сосуды являются сравнительно частой находкой в захоронениях степных кочевников VII-VIII вв. Восточной Европы, в материалах уже опубликованных к настоящему времени погребений сивашовского, новин­ковского и соколовского типов абсолютно точной анало­гии сидорскому сосуду (размеры, ассиметричность, соотношение диаметра дна с диаметром горла и венчика) обнаружить не удалось. Более менее близкими являются глиняные горшки из насыпи к. 31 могиль­ника Брусяны II (Багаутдинов и др., 1998. С. 148, рис. 42, 4) и из п. 2 к. 5 могильника Новинки I (Матвеева, 1997. С. 224, рис. 129, 8). Между тем, форма сидорского сосуда нашла себе аналогии и среди лепных горшков 1-й группы посуды древних тюрок Центральной Азии, представленных в поминальных оградках близ п. Макажан и Юстыд на Алтае (Кубарев, Жу­равлева, 2000. С. 25-31, рис. 1, 3-4). Для этих сосудов были также характерны грубая лепная формовка, узкое горло, плавно расширяющееся тулово и слегка вогнутое дно. Диаметр венчика у них также был меньше диаметров тулова и дна. Считается, что центральноазиатские древне­тюркские горшки данного типа в своей основе восходят к вазообразным сосудам ранних кочевников хуннского и кокельского времени Алтая, Тувы и Северо-Западной Монголии (типа: Вайнштейн, 1970. С. 74-75, табл. II). Наиболее вероятно, что подобная посуда использовалась для хранения жидких продуктов.

        Пряжка, по классификации Б.Б.Овчинниковой, относится к типу А1-16, характерному для древнетюркских памятников Тувы и Хакассии (Овчинникова, 1990. С. 115-117, 178, рис. 48). Хотя хронология их до сих пор не разработана, считается, что в Центральной Азии подобные изделия появляются позже образцов с неразделенными друг от дру­га щитками и рамками. При этом пряжки с двумя раздельными вырезами в корпусе появляются позже пряжек со сплошным Н-образным вырезом. Находки разнообразных роговых и костяных пряжек известны и в степях Восточной Европы. Полностью анало­гичны сидорской, или различаются с ней лишь мелкими конструктивными деталями пряжки из второй кочевни­ческой могилы Беляуса (Дашевская, 1995. С. 57, 61, рис. 3, 8), погребений у г. Евпатории (Бара­нов, 1990. С. 20, рис. 6, 14), с. Айвазовское (Кругликова, 1957. С. 253-257, рис. 1, 2). Несколько аналогичных или близких находок известны в Поволжье и на Южном Урале: в п. 42 II-го Коминтерновского могильника (Казаков, 1998. С. 142, рис. 30, 5), в п. 1 к. 9 у п. Ханата (Шнайдштейн, 1985. С. 88-89, рис. 11, 9), в к. 6 у п. Жирноклеевский (Круг­лов, 2003 в), в п. 1 к. 12 у х. Капитанский (Круглов, 1990. С. 169, рис. 2, 7), в п. 12 и п. 31 могильников у п. Комсо­мольский и п. Косика (Плахов, 1988. С. 56; Дворниченко, 1986. Рис. 75), в Манякском могильнике и в тайни­ке Ново-Биккинского кургана (Мажитов, 1981. С. 10, 17, рис. 4, 31, 8, 22). Большая треугольнорамчатая пряжка была также обнаружена в п. 2 к. 2 могильника Саловский-IV, несколько более позднее п. 1 этого же кургана в составе инвентаря имело три золотые византийские монеты – один солид Леонтия II 695-698 гг. и два Тиберия III 698-705 гг. (Парусимов, 1998. Рис. 22, 2). За исключением пряжек из Беляуса и Коминтерновского могильника, все остальные находки датируются 2-й пол. VII – началом VIII вв.

        Установлено, что сложносоставные луки вт. пол. VII – VIII вв. восточно­европейских степей изготавливались на основе двух конструктивно-технологических традиций, получивших в специальной литературе именование «гунно-болгарская» и «хазарская» (Са­вин, Се­менов, 1999). Покрытые тонкой сетчатой насечкой края срединных боковых и широкий край концевой тыльной клино-видной накладки сидорского лука были приподняты на 0,1 см относительно остальной поверхности. Такой способ оформления пластин и система сборки данного лука позволяет относить его к группе «гунно-болгарских» вт. пол. VII в.

        Следует иметь в виду, что внешний вид накладок и основные конструктивно-технологические приемы изготовления азиатских хуннских и восточноевро­пейских сармато-гуннских сложных луков II в. до н.э. – V в. н.э. (Казаков, 1966; Худяков, 1986; Засецкая, 1994) и восточноевропейского лука вт. пол. VII в. между собой довольно сильно различаются. Для луков 2-й пол. VII в. характерным было использование концевых тыльных клиновидных пластин, отсутствующих у оружия первой пол. I тыс. н.э. Видимо, соответственно этому, с 39 до 24-27 см уменьшились размеры их концевых боковых пластин. Срединные боковые накладки луков 2-й пол. VII в. были значительно шире, длиннее, массивнее и технологически гораздо совершеннее соответствующих накладок луков гунно-сарматского времени. Была существенно переработана и усложнена система нане­сения насечек на лицевую поверхность этих пластин.

        Говорить о прямой эволюции восточно­европейских луков вт. пол. VII в. непосредственно из сармато-гуннских I-V вв. невозможно или по крайней мере затрудни­тельно. Восточноевропейский лук вт. пол. VII в. следует считать результатом сложного и длительного технологического развития, прошедшего не в Восточной Европе, а в глубинах Центральной Азии. Рукоять этого лука близка к оружию оседло-скотоводческого населения кокельской культуры Тувы I-V  вв. (Худяков, 1986. С. 64-68, 85, рис. 22-24, 34), однако его края копировали оформление луков кенколь­ской культуры Тянь-Шаня V-VII вв. (Кожомбердиев, Худяков, 1987. С. 79, рис.1, 1, 3-4, 6). Использование концевых тыль­ных пластин характерно для самых ран­них форм «тюркского» лука (Худяков, 1986. С. 139-143).

        В связи с этим принципиальное возражение вызывает ничем не обоснованное стремление А.М.Савина и А.И.Семенова связывать пользователей восточноевропейского лука вт. пол. VII в. исключительно только с населением Великой Болгарии, роль и реальное значение которой в истории в после­днее время оказалось необосно­ванно сильно раз­дуто. При этом совер­шенно игнорируют­ся любые факты объективного существования другого возможного претендента – населения Хазарского каганата. Обнаружение лука этого типа в комплексе с керамикой кушнаренковского типа (Ново-Биккино), а также в аланской катакомбе (Клин Яр-III) позволяет предположить, что в Восточной Европе его использование не было жестко ограничено этническими рамками какой то одной группы древнего населения. По­этому полагаю, что термин, введенный в научный оборот А.М.Савиным и А.И.Семеновым для обозначения луков вт. пол. VII в., по своему содержанию неудачен (Круглое, 2003 а. С. 118). Предпочтительнее именовать данные луки не «гунно-болгарскими», а «тюрко-хазарскими» (Круглов, 2003 а; б; в), так как он, скорее всего, первоначально был занесен в Восточную Европу в уже готовом виде или древними тюрками, или близко связанными с ними какими то иными центральноазиатскими племенами. Хотя конкретное представление о пребывании древних тюрок в Восточной Ев­ропе до полного выявления круга погребе­ний, подобных сидорскому, продолжает оставаться туманным, сами хазары, принявшие тюрок в свою этническую среду, в течении всей 2-й пол. VII в. играли в истории региона гораздо более значимую и весомую роль, чем потерпевшие от них сокрушительное поражение приазовские болгары.

        Наиболее известным полнокомплектным луком «тюрко-хазарского» типа является конструкция из к. 1 у х. Авиловский на р. Иловля (Синицын, 1954. С. 232-233, рис. 2, 2а). Она состоит из 2-х боковых, 1-й тыльной срединной, 4-х боковых и 2-х тыльных концевых накладок. Размеры такого лука достигали в длину 1,65 м. Подобное оружие было также зафиксировано в Рисовом, к. 13, п. 12 (Щепинский, Черепанова, 1969. С. 218, рис. 83, 8-11), Виноградном, к. 5 и к. 35 (Ор­лов, Рассамакин, 1996. С. 112, 114, рис. 7, 8, 8-9), Христофоровке (Орлов, 1985. С. 102, рис. 18, 25-26), в тайнике Ново-Биккинского кургана и в п. 1 Манякского могильника (Мажитов, 1981. С. 8, рис. 3, 14-15, 17-18, с. 17, рис. 8, 30-32, 34-35). Комплект аналогичных накладок выявлен также в п. 12 могильника Комсомольский (Плахов, 1988. С. 13, 56-57, рис. 26, 1-4) и в п. 7 Таганского могильника (Матвеев, 1995. Рис. 11). Срединные широкие и массивные трапециевидные боковые накладки рукоятей этих луков имели ярко выраженную трапециевидную форму и раз­меры 20-32x2,8-3,2 см. Между ними к кибити крепились узкие тыльные пластины. На краях находились концевые боковые, имевшие изгиб в нижней трети своей длины. Рас­стояние от внешнего края до выреза для те­тивы примерно равнялось наибольшей ширине самих накладок, а их общие размеры составляли 24-27x1,5-2 см. Между концевы­ми боковыми пластинами, по одной на каждом крае, крепились тыльные клиновидные. При этом, концевые и срединные тыльные пластины накладывались на торцы концевых боковых и кибить.

        А.М.Савин и А.И.Семенов полагали, что обкладки, изготовленные в «хазарской» технологической традиции, сменив на рубеже VII-VIII вв. «тюрко-ха­зарские» луки, не могут выводиться из них и рассматриваться как результат их прямой и непосредственной эволюции. Исследователи утверждали отсутствие между данными конструкциями каких либо переходных форм (Савин, Семе­нов, 1989. С. 105-106). Если буквально следовать их методическим рекомендациям, то отсутствие концевых боковых накладок у сидорского лука затрудняет его типологическое определение как «тюрко-хазарского». Наличие же концевой накладки-челнока, по А.И. Семенову, было характерно для салтовского варианта «хазарского» типа лука. Сидорская находка не только подтверждает возможность отсутствия концевых боковых пластин уже у «тюрко-хазарских» луков, но и позволяет считать данную форму оружия одной из переходных на пути прямой эволюционной трансформации «тюрко-хазарской» технологии в «хазарскую». Наиболее явно этот процесс проявился в уменьшении размеров роговых накладок рукояти с 32 до 20-22 см (Круглов, 2003 б; в).

        В этой связи особенно примечательно наличие у лука из Сидор двух отверстий на концевой тыльной пластине. Их существование можно объяснить, лишь учитывая экспериментальность данной формы оружия. Отказавшись от концевых боковых накладок, мастера не были еще уверены в жизнеспособности кон­струкции и укрепили ее двумя штырями, от которых и сохранились отверстия. Широкого распространения подобное оружие не имело. Такое же конструктивное явление было зафиксировано в древнетюркском погребении могильника Узунтал на Алтае (Савинов, 1981. С. 152-153, рис. 3). Предположение об обнаружении остатков подобного лука в Брусянах-IV, к. 2 (Багаутдинов и др., 1998. С. 116-117, рис. 25, 4) не обоснованно. Волжские накладки значительно тоньше массивных узунтальских и сидорских пластин и, скорее всего, являлись обкладками граней полок седла. При толщине 0,1-0,15 см они никак не могли способствовать усилению упругости плеч лука.

        Следует заметить, что существование переходных между «тюрко-хазарскими» и «хазарскими» типами лу­ков де-факто признавали уже сами А.М.Савин и А.И.Семенов. Они отмечали, что остатки луков из Нови­нок II, к. 17, Шиловки, к. 1 и Брусян II, к. 16, п. 6 совмещают в себе конструктивные признаки обеих технологий и не поддаются классификации (Савин, Семенов, 1995. С. 76). Был известен им и лук из Сидор. Находясь в плену исторической концепции Й.Вернера, исследователи не смогли правильно оценить подобные находки. Поэтому совершенно справедливо на существование противоречий в научной системе А.М.Савина и А.И.Семенова обратил внимание А.В.Комар - если подобная ситуация не есть отражение прямой эволюции, то что это? (Комар, 2001. С. 25). Действительно, что? Только признание эволюционного развития двух основных технологий изготовления сложносоставных луков Восточной Европы раннехазарского времени и объективной возможности существования переходных форм может устранить подобные противоречия.

       Несомненно, что лук из Сидор уже не­сколько отошел в процессе своего совершенствования от классических моделей более ранних вариантов «тюрко-хазарских» луков из Комсомольского, Ново-Биккинского, Рисового, Старицы и Таганского, длина рукоятей которых была около 32 см. Отсутствие концевых боковых и срединных тыльных накладок как раз и свидетельствует о его бо­лее позднем характере. Вполне может быть, что срединные боковые пластины сидорского лука оказались обломаны совсем не случайно. Использование преднамеренно укороченных срединных накладок явного «тюрко-хазарского» типа было зафиксировано в Новинках II, к. 17 (Матвеева, 1997. С. 210, рис. 115, 11-13). При размерах пластин 9,5x3,0 и 13,0x3,0 см общая длина рукояти средне­волжского лука уверенно реконструируется в пределах 20 см.

        В то же время применение концевого переднего челнока, несомненно, отличает сидорский лук от других переходных вариантов «тюрко-хазарских» луков, представленных оружием из кенотафа коня из к. 6 у х. Жирноклеевский (Круглов, 2003 б) и из катакомбы 29 аланского могильника Клин Яр-Ш (Флеров, 2000. С. 138, рис. 37, 4-10, 12-15).

        Жирноклеевский лук был усилен только тремя срединными накладками: двумя боковыми и одной тыльной. Технология их изготовления и система сборки «тюрко-хазарского» типа. Реконструируемая длина рукояти 20-22 см. Сравнение этого лука с оружием, обнаруженным в к. 27 могильника Керчик (Савин, Семенов, 1999. С. 27-29, рис. 52), конкретно показывает весь механизм перехода от одной технологии к другой (Круглов, 2003 б). Керчикский лук, внешне абсолютно тождественный жирноклеевскому, был изготовлен по принципам «хазарской» технологической традиции. Постепенное накаплива­ние количественных конструктивных изменений скачкообразно породило со­вершенно новое технологическое качество.

        Концевые боковые и все фронтальные пластины лука из Клин Яра, система его сборки также еще «тюрко-хазарские». Но его срединные накладки по форме и размерам уже «хазарского» типа. Совместив в себе признаки сразу двух технологических традиций, это оружие следует считать гибридным. По отдельным признакам (сохранение кон­цевых боковых накладок при усилении до 2,8 см их ширины) кавказский лук может быть признан побочным или даже тупиковым вариантом перехода от одной технологии к другой.

        Лук из Шиловки, к. 1 (Багаутдинов и др., 1998. С. 222-223, табл. X, 5, XI, 1-4), возможно, является еще одной переходной формой эволюционной трансформации «тюрко-хазарской» технологии в «хазарскую». Его накладки, изданные без необходимых для уверенной типологической атрибуции продольно-поперечных сечений, к сожалению, не вполне понятны. Примечательно отсутствие концевых боковых пластин. К шиловской конструкции оказались приписаны слишком широкие обломки (размеры 26,6x 5,7 см, табл. XI, 5), скорее всего, являющиеся обкладками полок седла.

        Как уже отмечалось, А.М.Савин и А.И. Семенов первоначально не смогли классифицировать данный лук. Несколько позже они определили его как наиболее раннюю форму оружия «хазарской» технологической традиции (Савин, Семенов, 1999. С. 27). Действительно, уменьшенные размеры срединных боковых (16,2x2,2 см) и две концевые тыльные накладки этого лука сопоставимы с «хазарской» технологией. Однако обломок срединной тыльной пластины продолжает сохранять характерные особенности сборки «тюрко-хазарского» типа.

     Таким образом, технологическое совершенствование «тюрко-хазарских» луков самым естественным образом привело к появлению лука «хазарского» типа. Конкретных вариантов и путей подобного перехода было несколько. Полагаю, что все ныне известные переходные формы (жирноклеевский, клин ярский, новинковский и сидорский луки) являлись экспериментальными и более менее одновременными друг другу.

        Дальнейшая эволюция лука сидорского типа пока не вполне понятна. Среди наиболее близких ему форм «хазарские» луки из подкурганной катакомбы 5 Верхнего Чир-Юрта (Магомедов, 1981. С. 111, рис. 2, 11, 19, 20-25, 29), Саловского-IV, к. 2 (Парусимов, 1998. Рис. 21, 8, 10), но это оружие использовалось без концевых фронтальных челноков. Из луков с челноками близким может являться лишь оружие из Типков, к. 1 (Ляхов, 2003). В конечном же итоге, именно на основе сидорского лука сформировалась хорошо известная в специальной литературе «салтовская» форма «хазарской» технологической традиции.

        Переход от одной технологии лука к другой был объявлен А.М.Савиным и А.И. Семеновым отражением изменений этнического состава кочевого населения Восточной Европы, а именно – полной сменой болгар хазарами. Предполагать возможность прилива на территорию Восточной Европы какого то нового населения, например, кочевников западнотюркского происхождения, возглавлявшихся представителями рода Ашина, мы можем лишь для сер. VII в. При этом, возможное переселение в Европу некоторой части западных тюрок вряд ли сопровождалось полной сменой этнического состава всего населения этого региона, остававшегося в своей основе ирано-угорским. Речь может идти лишь о тюркизации некоторой наиболее кочевой его части. Говорить же о какой либо смене населения в Хазарском каганате для рубежа VII-VIII вв., полагаю, мы вообще не имеем оснований. При­азовские болгары Аспаруха к тому времени уже почти как 50 лет жили на Дунае, а болгары Бат-Баяна, подчинившись тюрко-хазарам, оказались органично включены в этнополитическую структуру их каганата.

        Выявленная прямая генетическая взаимосвязь «тюрко-хазарского» и «хазарского» типов луков между собой предполагает несомненное дальнейшее развитие их обоих в одной этнокультурной среде. В Восточной Европе такой средой мог быть только Хазарский каганат. Появление «хазарского» типа лука объясняется не гипотетическими изменениями этнической структуры населения этого государства, а объективными причи­нами военно-экономического характера, вероятнее всего, необходимостью совершенствования военной доктрины каганата в период резкого обострения арабо-хазарских отношений в самом конце VII – начале VIII вв. Поиск более оптимальных форм оружия в кочевой и полукочевой среде мог быть обусловлен необходимостью изменения дистанции стрельбы и общеевразийским повышением роли лука в борьбе с противником, защищенным панцирем (Худяков, 1986. С.123).

Особенности погребального обряда по­зволяют связывать захоронение из Сидор с группой погребений типа Соколовской балки. Общими признаками являются: возве­де­ние небольшой курганной насыпи без ис­пользования камня; основной характер захоронения; сооружение погребальной камеры (в форме подбоя) в южной части могильной ямы, а ступеньки в северной; западная (с сезонным отклонением) ориентировка по­койного; сопровождение умершего глиняным лепным сосудом.

        Скелеты погребенных в ряде захоронений типа Соколовской Балки часто бывают потревожены. При этом авторы раскопок достаточно легко определяют позу и ориентировку даже сильно разрушенных скеле­тов. Во многих из них сохранялось значительное количество самого разнообразного инвентаря, в том числе бронзовые, серебряные и золотые предметы, оружие. Видимо, некоторые подобные случаи следует считать проявлениями обряда ритуального обезвре­живания погребенных, имевшего широкое распространение в эпоху раннего средневековья (Флеров, 2000). Возможно, что и захоронение из Сидор также было ритуально потревожено, но достоверно это не ясно.

        Следует отметить, что сидорское погребение обладает и признаками, отличными от соколовских традиций. Во-первых, здесь отсутствуют останки второго ритуального животного, обычно это овца или баран, наличие которых характерно для захоронений данного типа. Но, быть может, это объясняется состоянием разрушения данного погребения. Во-вторых, вокруг могильной ямы не было зафиксировано ритуального квадратного ровика-ограды, наличие которого традиционно считается характерным для захоронений типа Соколовской Балки. Однако сооружение квадратных ровиков представляется ярким, но лишь кратковременным эпизодом в истории хазар. Есть веские основания считать наиболее ранними памятниками этих кочевников некоторые впускные захоронения круга Сивашовки (Круглов, 1992; 2002), как известно, не имеющих ровиков. Фиксация квадратных ровиков-оград археологически становится возможной лишь с появлением традиции сооружения основных захоронений. Одним из наиболее ранних объектов подобного типа является от- носящийся к 1-й четв. VIII в. Шиловский к. 1 (Багаутдинов и др., 1998. С. 183-190, 216, табл. V, 1), памятник явно инородный по отношению к большинству новинковских захоронений Средней Волги. На Нижнем Дону подобная традиция широкое распространение получает лишь во 2-й и 3-й четв. VIII в. Но и при этом только 71% курганов типа Соколовской Балки Дона имели вокруг себя квадратные ровики. Из этого числа 25% памятников вообще не имели погребений, представляя собой культовые поминальные сооружения. Всего 64% из числа обнаруженных здесь подкурганных погребений хазарского времени были окружены внутренними ровиками (Иванов, 2000. С. 17). Вне локальной территории левых притоков р. Дон -Аксая, Сала и Маныча обряд сооружения погребально-поминальных площадок, окруженных квадратными ровиками, широко­го распространения вообще не полу­чил. Следовательно, связь Соколовских памятников с такой ритуальной особенностью, как квадратный ров, не столь абсолютная. Во многих случаях ровики-ограды не сооружались, между тем о наличии культовых пло­щадок сигнализируют разбросанные вокруг могил остатки дерева, камня, кострищ, кости животных и фрагменты керамики. По-видимому, сакральное значение имели не сами рвы, а окружаемые ими ритуальные площадки. В связи с этим для этнических хазар го­раздо более характерным и этноопределяющим следует считать не наличие квадратного ровика, а конструктивные особенности могильной ямы (подбой, катакомба), обряд сопровождения погребенных целыми остовами и шкурами ритуальных жертвенных животных (конь и мелкий рогатый скот, обычно овца или баран, иногда коза), наличие специфической глиняной лепной посуды, использование дорогого оружия, особо престижных украшений и монет.

        Таким образом, хотя дата погребения из Сидор не выходит за рамки второй пол. VII - начала VIII вв., комплексный анализ особенностей погребального обряда и могильного инвентаря позволяет считать его одним из наиболее ран­них захоронений типа Соко­лов­ской балки. Это дает возможность сузить указанную дату до более узкого периода: рубежа VII-VIII вв. По­лагаю, обнаружение в одном погребении лепного сосуда редкой формы, специфической пряжки и лука «тюрко-хазарского» типа можно считать указанием на возможность проникновения в этническую среду хазар центральноазиатского населения, возможно, самих тюрок. Погребение поднимает сразу несколько проблем: о времени и характере проникновения в Восточную Европу этого населения, о критериях выделения и признаках погребального обряда самих хазар. Но их решение – тема иного исследования. Сейчас же важно ввести в полноценный научный оборот достаточно уже давно исследованные археологические памятники, чему и посвящена настоящая публикация.

Примечания

Багаутдинов Р.С., Богачев А.В., Зубов С.Э. Праболгары на Средней Волге. Самара, 1998.

Баранов И.А. Таврика в эпоху раннего средневековья. Киев, 1990.

Вайнштейн С.И. Раскопки могильника Кокель в 1962 году (погребения казылганской и сыын-чюрекской культур) // ТТКАЭЭ. Вып. III. Л., 1970.

Дашевская О.Д. Погребение гуннского времени на городище Беляус // Памятники Евразии скифо-сарматской эпохи. М., 1995.

Дворниченко В.В., 1986. Отчет о раскопках могильника у с. Косика Енотаевского рай­она Астраханской области в 1986 году // Архив АКМЗ.

Засецкая И.П. Культура кочевников южно­русских степей в гуннскую эпоху (конец IV-V вв.). СПб., 1994.

Иванов А.А. Раннесредневековые подкурганные кочевнические захоронения второй половины VII – первой половины IX вв. Нижнего Дона и Волго-Донского между­ре­чья. Автореф. канд. дисс. Волгоград, 2000.

Казаков Е.П. Коминтерновский II могильник в системе древностей эпохи тюркских каганатов // Культуры евразийских степей второй половины I тысячелетия н.э. (вопросы хронологии). Самара, 1998.

Кожомбердиев И.К., Худяков Ю.С. Ком­плекс вооружения кенкольского воина // Во­енное дело древнего населения Северной Азии. Но­восибирск, 1987

Комар А.В. К вопросу о дате и этнокультурной принадлежности шиловских курганов // Сте­пи Европы в эпоху средневековья. Т. 2. Донецк, 2001.

Кругликова И.Т. Погребение IV-V вв. н.э. в дер. Айвазовское // СА. № 2. 1957.

Круглов Е.В. О подкурганных захоронениях кал­мыцко-астраханских степей хазарского времени // Вопросы археологии юга Восточной Европы. Элиста, 1990.

Круглов Е.В. К проблеме формирования хазарской этносоциальной общности // Межрегиональная конференция «Средневековые кочевники и городская культура Золотой Орды». Волгоград, 1992.

Круглов Е.В. Хазары – история только начинается // Хазары. Второй Международный коллоквиум. М., 2002.

Круглов Е.В. Сложные луки Восточной Европы раннего средневековья // Чтения, посвященные 100-летию деятельности Василия Алексеевича Городцова в Государственном Историческом музее. Тезисы конференции. Ч. II. М., 2003 а.

Круглов Е.В. Сложные луки раннехазарского вре­мени // Древности. Проблеми iсторii та археологii Украiни (до 100-рiччя XII Археологiчного з'iзду). Харкiв, 2003 б. В печати.

Круглов Е.В. Раннесредневековый кенотаф у х. Жирноклеевский // Материалы и исследо­вания по археологии Дона. Вып. 2. Ростов-на-Дону. 2003 в. В печати.

Кубарев Г.В., Журавлева А.Д. Древнетюркская ке­рамика Алтая // Гуманитарные науки в Сибири. Вып. 3. Новосибирск, 1998.

Ляхов С.В. Раннесредневековый курган с ровиком из Северного Ставрополья // Материалы по изучению историко-культурного наследия Северного Кавказа. Ставрополь. В печати, 2003.

Магомедов М.Г. Население Приморского Дагестана в VII-VШ вв. // Плиска – Преслав. Прабългарската култура. Т. 2. София, 1981.

Мажитов Н.А. Курганы Южного Урала. М., 1981.

Мамонтов В.И. Отчет о работе Приволжского отряда Волго-Донской археологической экспедиции ЛОИА АН СССР в Михайловском, Калачевском, Кумылженском районах Волгоградской области в 1972 г. // Архив ВОКМ. Д. № 31, 31а.

Матвеев Ю.П. Отчет о раскопках грунтового могильника у с. Лосево Павловского района Воронежской области в 1995 г. // Архив НИС ВГУ.

Матвеева Г.И. Могильники ранних болгар на Самарской Луке. Самара, 1997.

Овчинникова Б.Б. Тюркские древности Саяно-Ал-тая в VI-Х веках. Свердловск, 1990.

Орлов Р.С. Культура кочевников IV-VIII вв. // Этнокультурная карта территории Украинской ССР в I тыс. н.э. Киев, 1985.

Орлов Р.С., Рассамакин Ю.Я. Новые памятники VI-VII вв. из Приазовья // Материалы II тыс. н.э. по археологии и истории Украины и Венгрии. Киев, 1996.

Парусимов И.Н. Могильник Саловский-IV // Тру­ды Новочеркасской археологической экспеди­ции. Вып. 3. Новочеркасск, 1998.

Плахов В.В., 1988. Отчет о раскопках грунтового могильника у п. Комсомольский Астраханской области в 1988 г. // Архив АКМЗ.

Савин А.М., Семенов А.И. К типологии раннесред-невековых луков Прикубанья // 1-я Кубанс­кая археологическая конференция. Краснодар, 1989.

Савин А.М., Семенов А.И. К методике изучения и публикации средневековых кочевнических луков // Культуры степей Евразии второй по­ловины I тысячелетия н.э. Самара, 1995.

Савин А.М., Семенов А.И. Лук хазарского времени из могильника Керчик, курган 27 // Труды Новочеркасской археологической экспедиции. Вып. 4. Азов, 1999. (Здесь указана вся основная библиография исследователей).

Савинов Д.Г. Новые материалы по истории сложного лука и некоторые вопросы его эволюции в Южной Сибири // Военное дело древних племен Сибири и Центральной Азии. Новоси­бирск, 1981.

Синицын И.В. Археологические памятники в ни­зовьях реки Иловли // УЗ СГУ. Т. XXXIX. Вып. исторический. Саратов, 1954.

Шнайдштейн Е.В. Раскопки курганной группы Заханата // Древности Калмыкии. Элиста, 1985.

Щепинский А.А., Черепанова Е.Н. Северное Присивашье в V-I тысячелетиях до нашей эры. Симферополь, 1969.

Хазанов А.М. Сложные луки евразийских степей и Ирана в скифо-сарматскую эпоху // Материальная культура народов Средней Азии и Казахстана. М., 1966.

Худяков Ю.С. Вооружение средневековых кочевников Южной Сибири и Центральной Азии. Новосибирск, 1986.

Флеров В.С. Аланы Центрального Предкавказья V-VIII веков: обряд обезвреживания погребен­ных. М., 2000.

 

1. Благодарю канд. ист. наук, проф. ВГПУ В.И.Мамонтова за возможность использования данного материала.

 

 

 

Категория: