Репин и Яворницкий

Андрусенко Г.Б. 

В монографиях И.Е.Репина большое внимание уделяется многолетней дружбе великого художника с выдающимся украинским ученым-историком, археологом, этнографом и писателем Дмитрием Ивановичем Яворницким (1855-1940 гг.), дружбе, которая продолжалась до смерти Репина. Широко известна неоценимаяпомощь Яворницкого в создании одного из величайших шедевров Репина – картины «Запорожцы пишут письмо турецкому султану». Об этом написано так много и так подробно, что у рядового читателя складывается представление, что все взаимоотношения художника и ученого ограничиваются этой темой, а сама тема приобретает значение абсолюта. Постараемся выяснить в конкретных биографических явлениях особенности взаимоотношений двух деятелей культуры родной для обоих Украины.

            Репин познакомился с Яворницким в 1887 году в Петербурге, на вечере памяти Т.Г.Шевченко. К этому времени работа над «Запорожцами» была не только начата, но и заметно продвинулась. Графический эскиз, выполненный в Абрамцево у Мамонтовых летом 1878 года, для Репина не остался случайным эпизодом. Письмо запорожцев турецкому султану прочитал Мстислав Викторович Прахов в большой компании художников, но только Репин, родившийся и выросший на Украине, принял письмо близко к сердцу. Он вспомнил давно знакомое: в Чугуеве у дьячка было это письмо, которое при случае читалось. Этот рисунок определил развитие темы. В 1880 году Репин совершает поездку по Украине с целью сбора материалов к картине. Маршрут путешествия разработал историк Костомаров. На местах старой Сечи, в Киеве, в имении В.В.Тарновского Качановке Черниговской губернии Репин выполнил много этюдов масляными красками и карандашом; многие из них, в том числе портрет Тарновского, потомка запорожцев, впоследствии пригодились в работе над основным вариантом картины. Образ Тарновского ассоциировался с образом гетмана, пока еще безымянного, так как письмо запорожцев в Турцию было не единичным явлением. Яворницкий помог Репину конкретизировать тему, отнести ее к 1674 году, когда кошевым атаманом на Запорожье был Иван Дмитриевич Серко.

            Легендарный атаман, подвиги которого увековечили песни и предания, был родом из Мерефы, недалеко от Харькова. Казаки восемь раз избирали его кошевым (годичная выборная должность), вызволяли из царской ссылки, ходили с ним на «чайках» к Стамбулу – освобождать ясырь-пленных. Он совершил 90 походов и не потерпел ни одного поражения. До сих пор нет глубокого исторического исследования о Серко, кроме работы Яворницкого «Иван Дмитриевич Серко – славный кошевой атаман низовых казаков» (СПб, 1894), нет памятника на его родине, камень с его могилы в с.Капуливка перенесен на другое место в связи с созданием водохранилища на Днепре, но образ его с достоверностью художественной правды воспроизвел Репин в том варианте картины, который находился в Государственном Руссом музее в Санкт-Петербурге. Яворницкий познакомил Репина с Георгием Петровичем Алексеевым, чей характерный затылок изображен на первом плане картины; сам Яворницкий стал прообразом писаря. Яворницкий снабжал художника яркими подробностями из быта запорожцев, его коллекция предметов украинской старины была к услугам художника. В письме от 12 декабря 1887 года Репин пишет: «Прошу Вас поскорей доставить мне оставшиеся у Вас запорожские мои этюды: бандура Мазепы, серебряная сулея, пороховница, чернильница. Они мне очень нужны». И действительно, эти предметы мы видим в картине. Портреты братьев Якова и Ивана Шиянов, бывших запорожцев и ктиторов собора в Никополе, написанные с натуры неизвестным мастером в 1784 году, Репин не только использовал в картине, но и сделал рисунки с Шиянов для книги Яворницкого «Запорожье в остатках старины и преданиях народа» (СПб, 1888 г.). Книги Яворницкого, особенно «Замечательные страницы из истории запорожских казаков» (СПб, 1889 г.), служили Репину одним из источников при изучении Запорожья. По его собственному выражению, книги эти он читал с большим удовольствием, «не переводя дух».

            В благодарность за советы и помощь в работе над «Запорожцами», Репин подарил Яворницкому первый масляный эскиз картины. Но, поскольку Яворницкий, по выражению Репина, был далеко не Крез, художник предложил посредничество в продаже эскиза П.М.Третьякову. Покупка эта состоялась не сразу, а только через три года, так как Третьяков хотел иметь прежде всего, картину. На предложение И.Е.Репина от 22 ноября 1889 года Третьяков ответил 5 декабря: «Если самая картина будет в моем собрании, то и первоначальному эскизу там быть есть смысл: если же картина не попадает, то нужен ли он будет тогда, трудно мне сейчас сказать». Картина, вариант которой приобрел Третьяков в 1897 году, после Международной выставки искусства и  литературы в Стокгольме, сейчас находится в собрании Харьковского художественного музея, а эскиз, купленный в 1891 году, с 1893 года находится в Третьяковской галерее.

            Конкретная помощь Яворницкого в создании «Запорожцев» была огромной, но понимание истории, ее закономерностей и превратностей у Репина было свое. Переубедить Репина, когда он был уверен в  своей правоте, было невозможно, особенно, когда дело касалось Запорожья. Когда Яворницкий предложил Репину написать картину на сюжет «Рада или Совет шведского короля Карла ХІІ, Гетмана украинского казачества Мазепы, кошевого атамана Гордиенки, состоявшаяся на Полтавщине близ местечка Диканьки», Репин без обиняков те только отказался, но и объяснил свою точку зрения: «… мне стало невыносимо грустно, когда Вы стали восхвалять сюжет, о котором пишете в Вашем письме. Я не понимаю смысла и значения этого сюжета теперь, да и тогда он мне также противен и достоин только отрицательного отношения к нему. Панская Польша мне ненавистна, а Мазепа – это самый типичный пройдоха, пан поляк, готовый на все для своей наживы и своего польского гонора.

            Нет, я русский человек и кривить душой не могу. Я люблю запорожцев как правдивых рыцарей, умевших постоять за свою свободу, за угнетенный народ, имевший силу навсегда свергнуть гнусное польское панство и шляхту. Я люблю поляков за их культурность – теперь. Но восстановление безмозглого панства, потворство их возмутительному забиванию народа до быдла, когда бы то ни начиналось! Я ума не приложу – что Вы находите значительного в разбитых, промахнувшихся предателях, в измене, в вероломстве?! Неужели можно думать серьезно хоть одну минутку о былой возможности прочного союза гетманщины со Швецией? Или опять надеяться было на любезное заигрывание и интригу уже разбитой, проигравшейся, прокутившейся Польши, что она будет защитой Малороссии?! Нет, большинство было право, что с Москвой ему будет надежнее. И теперь еще: самое большое несчастье поляков в их холопстве перед Европой и в  отуманивающем их католицизме. Простите, при всей моей любви и уважении к Вам я не могу ничем поддержать Вас в этой ошибочной, на мой взгляд, тенденции».

            Стоит упомянуть, что Репин не меньше Яворницкого любил Украину, его принадлежность к русской нации здесь не имела особого значения, и в вину Мазепе он ставил, в основном, его польскую ориентацию, его польский гонор и корыстолюбие. Сын солдата Чугуевского уланского полка, он прекрасно знал, что Чугуевский, в то время казачий, полк воевал против Мазепы. Демократ не только по убеждению, но и в силу происхождения, он не любил Мазепу, который строил элитарную Украину. И понимал, почему большинство казаков за ним не пошло. Диаметрально противоположная позиция не испортила отношений Репина и Яворницкого, а спор их не потерял актуальности и доныне.

            Большая заслуга Яворницкого в том, что он приобщал Репина к  украинским проблемам в области истории, современного им профессионального и народного искусства. После «Запорожцев» почти все произведения И.Е.Репина на украинские темы связаны с именем Яворницкого. В 1888 году в Петербурге гастролировала украинская труппа и пользовалась громадным успехом. Репин старался посещать все спектакли и очень сожалел, что не был на «Черноморцах» (пьеса Я.Г.Кухаренко, музыка Н.В.Лысенко) – письмо Яворницкому от 7 января 1888 года. Он стал частным гостем на «збіговиськах», которые устраивал в Петербурге Яворницкий. Посещали их украинские писатели, актеры, общественные деятели. Большой след в жизни и творчестве Репина оставило знакомство с украинской труппой. Первую встречу Репин вспоминал и в глубокой старости: 24 октября 1928 г. он писал Яворницкому: «даровитые люди, артистические натуры! Затыркевич, Саксаганский, Заньковецкая! А помните, як Хома Бондаренко танцював, и мы гоголевской фразой говорили: оце, як довго чоловік танцює! А Затыркевич веселая была… старая кокетница…». Репин любил простую, естественную атмосферу на этих собраниях. В обществе артистов он был таким же веселым и непосредственным, как они, приходил в украинском костюме, танцевал и пел глуховатым баском украинские песни. С Марком Кропивницким Репин подружился. С его именем связана работа над картиной «Черноморская вольница». Репин преподнес Кропивницкому адрес с изображенной запорожской «чайкой» и актером в роли рулевого. Этот сюжет получил дальнейшее развитие. Все, кто видел картину на передвижной выставке 1909 года, восхищались ее экспрессией колоритом. К сожалению, эта картина, посвященная Украине и ее защитникам – запорожцам, застигнутым бурей на море после набега на турецкий берег, ушла за границу. Для этой картины Яворницкий нашел по просьбе Репина морской запорожский малиновый стяг с изображением запорожцев. Стяг скопировал сын художника Юрий. Много лет спустя, 7 ноября 1929 года, Репин писал Яворницкому: «Удивительно! Я вижу, что все это портреты с натуры. И каждое лицо представляется для меня оригинал казака-запорожца, которого следует изучать глубоко, потому что это лицо, снятое с натуры… и было совершенно похоже на оригинал».

            Через Яворницкого Петербургское украинское общество обратилось к Репину с просьбой написать портрет Т.Г.Шевченко для дома-музея, который собирал друг Шевченка Ядловский в Каневе, у могилы поэта. Портрет был написан, денег за эту работу Репин не взял (портрет сейчас находится в Киеве, в центральном музее Т.Г.Шевченко). И Яворницкий, и Репин потратили много сил и энергии, чтобы был установлен памятник Шевченко. Вопрос о сооружении памятника был возбужден еще в 1900 году на общем собрании союза взаимопомощи писателей. Было решено ходатайствовать о всероссийской подписке на памятник на берегу Днепра в Киеве. Это ходатайство много лет пролежало под сукном.

            13 марта 1908 года Репин писал Яворницкому, что его очень радует святое беспокойство по поводу памятника Шевченко и что он будет рад, если пригодится быть полезным для этого святого дела. Он сообщает, что получил от Развадовского просьбу дать рисунок для открытки, предназначенной для сбора средств в пользу того же монумента. Так появилась акварель «Прометей» (собрание центрального музея Т.Г.Шевченко). Тема взята из двух строчек поэмы Шевченко «Кавказ»:

            Спокон віку Прометея

            Там орел карає...

Репину хотелось принять и непосредственное участие в создании памятника. Он сделал два наброска: ему хотелось, как он впоследствии писал Яворницкому, «изобразить нашего великого поэта на каторге. С тачкой, на работе, он отъехал подальше, приспособил свою тачку вместо столика и писал на ней свои стихи и вирши» (письмо от 1 декабря 1928 года, когда Репин, разбирая свои папки, нашел эти наброски у себя в «Пенатах»). Только в 1910 году было дано разрешение на сбор средств для памятника, но накануне 100-летия со дня рождения Т.Г.Шевченко, в 1914 году, юбилейный комитет был распущен. Сооружение памятника было отложено на долгие годы.

            Очевидно, не без влияния Яворницкого у Репина появился интерес к народному искусству. Он сам учился у чугуевского иконописца И.М.Бунакова. до поступления в Академию художеств работал в иконописных артелях. Несмотря на то, что ориентировались чугуевские художники на классические образцы, их творчество было непосредственным и близким народному. Несмотря на профессиональную выучку, И.Е.Репин, в сущности, никогда не отрывался от истоков, поэтому ему было доступно восхищение народным искусством. Позже, задумывая создание производственно-художественных мастерских в Чугуеве, - Деловой двор, - художник хотел создать условия для развития на своей родине как профессионального, так и народного искусства. А пока – на  родной Яворницкому Екатеринославщине – он познакомился с росписями мастеров из Петраковки, хлопотал об издании альбома. Его очень порадовал подарок из Полтавы: опошнянский гончар Горишный выполнил копию «Запорожцев» в глине. Скульптурная копия находилась всегда в репинских «Пенатах». 7 ноября 1929 года Репин писал Яворницкому: «Этот украинец не рабски копировал с москаля: він тільки взглянув орлиним оком где-нибудь, на мою картину и зразу побачив, що москаль не все втратив в козацкой ухватке. Украинец, оце, тут же и поправив... И я всякий раз “дивлюсь” на цюю скульптуру с любовью и умилением… как он угадал, как верно добавил мои нехватки. Как пояснил мои намерения и как указывает мне даже варианты некоторых знакомых ему типов… Чудо! Чудо! Я так дорожу этим воспроизведением моей картины: живым украинцем, который имеет несомненный талант…» Копия эта – круглый барельеф – и посейчас находится в музее И.Е.Репина «Пенаты». В Чугуевском заповеднике им. И.Е.Репина, в мемориальном отделе, экспонируется блюдо с репинскими «Запорожцами», сделанное народным мастером из Опошни Т.Д.Демченко в начале 70-х годов.

            Подходила старость, а с ней не только болезни, но и оторванность от родины, отделенной от «Пенатов» в 1918 году границей. Письма и книги, присылаемые Яворницким, были большой отрадой художника. Яворницкий становился одним из самых любимых корреспондентов Репина, он напоминал родину, страдание по которой не  заживало. История Украины привлекала его еще в юности, даже во время пенсионерской поездки после окончания Академии Репин набрасывал эскизы на темы украинской истории, норманские замки напоминали ему укрепления на его родной Украине. И теперь, вдали от нее, память и живое восприятие истории подсказывали героические темы. Художник работает над картиной «Гайдамаки». Борьба украинского народа за свою свободу, против угнетателей не могла оставить его равнодушным. Написав эскиз еще до революции, художник продолжает работать над картиной в течение многих лет. Его привлекала своей героической приподнятостью сцена раздачи «свячених ножів», или «залізної тарані”, так как ножи, окропленные святой водой архимандритом Значко-Яворским, были тайно привезены на возах, прикрытых таранью. Гайдамаки получают оружие, пробуют его остроту, клянутся использовать его для правого дела. Здесь же и герои гайдаматчины: Гонта, Максим Зализняк. А к Яворницкому снова конкретный вопрос, какие были ножи, какой формы? Репину «свячений ніж» представлялся наподобие осетинского кинжала. На самом деле это были самодельные ножи, сделанные из обломков косы, набитой на толстую деревянную колодку, длиной вместе с колодкой немного более аршина. У Яворницкого было два таких ножа, теперь они в музее Днепропетровска.

            26 апреля 1926 года Репин писал Яворницкому, что перекомпоновал всю картину. «Чтобы «тарань» имела больше значения, я перенес главную сцену в хатыну и там парубки и разного типа гайдамаки подходят, получают и любуются таранью, пробуя лезвие… Кое-кто из начальствующих в толпе (случайно, без значения) мелькнули костюмом. Вот и Максим Зализняк, этот не может не обратить на себя внимание хлопцев.. (Репин специально подчеркивает, что идея картины – народная по существу). А ушла эта картина в Швецию. Г.Монсон, у которого большая галерея в Стокгольме… приезжал сюда и скупал моих картин». Вариант «гайдамаков», написанный ранее, находится в историческом музее в Москве.

            В последние годы жизни еще для одной картины об Украине советы Яворницкого были нужны художнику. Эта картина – «Гопак», посвященная памяти Мусоргского, стала последней в его жизни, ее художник закончить не смог, не успел. В работе ему очень пригодилась книга монаха Яценко-Зеленского «Две поездки в запорожскую Сечь в 1750-1751 гг.», изданная Яворницким в Екатеринославле в 1915 году и посланная им Репину.

            Сюжет картины Репин описал в письмах Яворницкому от 30 ноября 1926 года и от 7 апреля 1928 года. «Под большим секретом признаюсь Вам, что я опять взялся за Запорожье! Ну, разумеется, опять пошла в ход вся Украина, С какой радостью и с каким-то родственным, трепетным сердцем, с жадностью я перечитываю все, что нашлось…, начиная с Вас, южнорусские песни и т.д.

            Я набрел на хороший сюжет: Сечь, вся Сечь в праздности – веселый час. Танцы, гопак и т.д. – забавы. И взял я места последней Сечи, Токмаковка, Базавлук. Кануливка, Чертомлык-Покровское». Все эти места очень хорошо помнились художнику с 1880 года, когда он с юным Валентином Серовым (последний был тогда в качестве «джуры малого») путешествовал по Украине, купался в Днепре. В  Чертомлыке переплывали Днепр к кладбищу, искали там черепа («благородные головы», подковки к сапогам и все, что уцелело. Так что в Покровском, где художники прожили больше месяца, ходила легенда, что они искали клады. С грустью Репин замечает, что на Днепре ему уже не быть.

            И в следующем письме: «В веселый, теплый день казаки высыпали на берег Днепра, и, радуясь своему здоровью и окружающей их природе, веселятся… Тут единственные их гости – это монахи. Яценко-Зеленский (кстати, я очень возлюбил эту маленькую книжечку…) Никого из начальства нет на моем холсте… Даже столетний дед  вприсядку пошел. Подвыпили, скачут». Художник, очевидно, вспомнил встречу в Александровске: встреченному деду было 103, а он танцевал гопак. Художник просит прислать фотографии парубков: ведь казаки большей частью молодежь. Он пишет другу: «Вот одолжили б, если б прислали молодых хлопьят, загорелых, веселых, без всяких прикрас…Якії попадуться – гуртом, нечесаних!» (письмо от 18 апреля 1927 года), просит фотографии памятных запорожских мест. Очень художнику не хватает музея, созданного Яворницким, его рассказов о подвигах запорожских героев: Серко, Сагайдачного, Мороза, Палия, Гордиенко. Репин вспоминает многое из старых рассказов Яворницкого: о Довбне, Кирике Надтоке, Иване Носе, Кузьме Порывае, Цапле, преславном запорожском войсковом писаре Грицьке Рогуле, а с ним и простых рядовых казаков, обессмертивших себя геройскими подвигами, каковы: Дрыга, Юркуша Мышастый, Горилый, Шило, Черный, Шульга и многие другие» (3 июля 1929 года). Яворницкий послал Репину фотоснимки днепровских лоцманов – потомков запорожцев: братьев Якова и  Григория Шрама, Петра Носка, Федота Хотича, некоторых стариков села Капуливка; прислал и просимые пейзажи.

Яворницкий в воспоминаниях о Репине («Художественное наследство», т.2, М-Л., АН СССР. 1949, с.100) пишет о том, что он ответил Репину по поводу этой работы. Это был ответ здравомыслящего человека, но безжалостный по существу: «Получив от Репина такое письмо (от 30.ІХ.26) я ему написал, что если писать такую картину, как «Запорожский гопак», то надо бросить чуждый, холодный, ничего не говорящий ни уму, ни нашему сердцу край, окунуться в светлые воды Днепра, пронестись через шумные, грозные пороги стрелой, потом пройти пешком до Сечи, упасть и поклониться матери Сечи до земли. Только после того можно браться за дело и писать картину не холодеющей и слабой, а сильной и уверенной рукой».

            Репину, которому было за 80, было уже не под силу осуществить такую поездку, и сам он с горечью признавал, что это самое большое наказание, когда и идеи бродят в голове и, кажется, они еще живые, но к выполнению никогда уже не приблизятся. Но никакие соображения не могли остановить художника, пока он был жив. Тяжело ему приходилось, особенно в зимние месяцы, когда мастерская не отапливалась, а силы покидали старого мастера. Яворницкому он откровенно признавался, что чувствовал себя 1927 года очень плохо, но, все же, опираясь то на шкапы, то на стены, все же не бросал Сечи – подползал и отползал – как и всегда: посмотреть издали. Он очень жалел, что не успеет закончить картину: получалась она красивой и веселой. После смерти Репина картина ушла за границу.

            Яворницкий регулярно присылает Репину свои книги – не только по истории Запорожья, но и прозу – повести «Поміж панами», «За чужий гріх”, “Дніпрові пороги”, словарь украинского языка. Большую часть слов художник понимал и без словаря (никак не мог вспомнить только, что такое «врешті»). Читали ему дочь Вера и сын брата Василия, хорошо знающий украинский язык. Репин радуется каждой такой посылке, живо помнит и те времена, когда слушал чтение самого Яворницкого. 6 марта 1901 года он пишет: «Дорогой Дмитрий Иванович! С каким волнением я прочитал в двух книжках «Киевской старины» главы вашей повести «Наша доля – божа воля…» Вы тогда у Сластены (художник Сластион) читали ее превосходно… теперь, читая сам, не торопясь, я наслаждаюсь еще более… Чудо! Вот образчик народной литературы. Какое знание быта, характеров, языка! Как все живо, интересно. Типы верные! Рассказчик веселый, добрый, знающий, независимый – прелесть!» И впоследствии он благодарен за каждую книгу, хвалит все их, в своих письмах Яворницкому щедро рассыпает украинизмы, которые придают им трогательный оттенок («а дружине Вашей (Серафиме Дмитриевне) позвольте поцеловать руку. Как это мне нравится, что у малороссиян жена называется дружиною!» - 17 декабря 1926 года) Чудо, чудо этот язык! Так вспоминается детство и юность!» Художник жадно выспрашивал, как живется Украине в новых послереволюционных условиях, довольна ли она своей участью.

            В последние годы жизни художника Яворницкий больше всех связывал его с Украиной. Поэтому письма Репина отличает живое теплое чувство. Он, обычно редко упоминающий о своих семейных делах, о родне, делится с Яворницким воспоминаниями об отце, о «матусе», о дядьях Дмитрии и Федоре, огорчениями, которые вольно или невольно доставляют дети. Письмо от 29 июня 1905 года: «У меня, кроме всего, что надвигается со старостью, были большие семейные экстренности. Зять мой (Язев Николай Геннадьевич), муж Тани, только что кончил инженерную академию и уехал на Дальний Восток. Таня с двумя моими внучками собирается к осени туда же (вторая девочка умерла младенцем). Сын Юрий недавно женился на бедной безродной девушке… Вера и Надя, по предписанию доктора, с матерью уехали в Крым на поправку здоровья. И у всех этих персон один источник дохода – мой труд. А на 7-м десятке лет самонадеянности мало, зато много затрат и расходов, которые в настоящей жизни неудержимо увеличиваются с годами…». Чувствуется, что такие письма можно писать только другу, который все поймет и не осудит.

            В последних письмах художника (самое последнее написано за несколько месяцев до его смерти), он остается самим собой, с его искренностью и прямотой, увлеченностью работой и любовью к жизни, которая не покидала его до конца.